У подножия высокой горы Асгард некогда обитало небольшое, но очень гордое племя, именуемое себя Ассами. В широкой долине от самого подножия этой горы до берегов своенравной реки Ингури располагалось это племя множеством хуторов, деревень и главным их городом Ас-градом. Ассы были трудолюбивым и талантливым народом – возделывали землю, строили красивые дома, любили своих женщин, боготворили детей, почитали стариков — жили, по совести.

В крайней к горе Асгард деревне, у самого его подножия жил в родительской родовой усадьбе молодой парень чуть более 20 лет от роду, звали его Мидгардтха. Молодой, полный сил, любознательный и пылкий Мидга был самым младшим сыном своих родителей. Его многочисленные братья и сестры уже давно повзрослели и выпорхнули из родительского гнезда. Он же никак не мог определить свое место в жизни. Хоть и питал к своему народу искреннюю любовь, и симпатию ко всем близким, все же не мог пока разрешить своих внутренних противоречий. Наблюдая множество парадоксов в образе жизни своих соплеменников, никак не мог понять их смысла. Как, например, в единой логике жизни может укладываться природная любовь его близких к Земле-Матушке и порой такое бесчувственное к ней отношение. Не мог понять зачем люди враждуют, принося столько страданий себе и окружающим, когда по природе своей все добрые и отзывчивые. И таких парадоксов реальности было бесчисленное множество.

Отсутствие целостного восприятия жизни никак не давало Мидге увидеть свой жизненный путь и не позволяло найти свое место в обществе. Отец шутил порой по-доброму: все мои дети талантливы, сильны и успешны, разъехались по всему племени, заняв важные места в обществе, а младшенький у меня дурак – я его себе оставлю. Мидга не обижался на шутки отца, а тоже метко, а порой и дерзко отшучивался: поаккуратнее батя, это же я только с виду дурак, не буди во мне зверя, а то ж я сам не знаю, чего от него ожидать …

Такие словесные дуэли обычно завершались победой сильнейшего острослова, всеобщим смехом и дружественным похлопыванием друг друга по плечам.

Гора Асгард, хоть и считалась священной, но ее почти никто не замечал, так как все ее склоны были сильно круты, опасны и от того никто на нее не ходил. Люди жили так, словно и не существовала она вовсе, вспоминая о ней в часы празднеств, на которых приносились почести богам, кои по приданиям, жили на ней.

Шли годы. Мидга сильно подустал от своей неопределенности и решил, что оставит свои попытки помириться с обществом, в котором родился и пойдет искать свою судьбу, поднявшись на самую вершину Асгарда. Если уж там ее не найдет, то, наверное, нет у него никакой судьбы вовсе и уделом своим примет скитания.

Однажды, поссорившись сильно с отцом накануне большого праздника, он побежал в сторону горы, полный решимости сегодня же, сейчас же, подняться на не. С разбегу стал подниматься по ее склону, который быстро перешёл в отвесную скалу, на уступ которой Мидга запрыгнул и стал изо всех сил карабкаться наверх. Оступившись, он кубарем покатился вниз горы и ударившись головой о камень, потерял сознание. Очнувшись через некоторое время, он грустно побрел назад домой.

Мидгардха тогда решил, что глупо вот так, не подготовились, бежать на Асгард, к тому же, осень в полном разгаре, а за ней зима. Не то это время, да и не подготовлен он совсем к такому опасному и непростому путешествию.

— А на отца обижаться не стоит от того, что он меня не понимает, размышлял Мидга, я ведь и сам себя не понимаю. Эта мысль его рассмешила своей простой и очевидностью, и он по-детски искренне рассмеялся над своей нелогичной эмоциональной реакцией на непонимание отца, вытирая еще не обсохшие слезы досады.

Осень прошла своими привычными житейскими заботами, наступила зима. Зимой Ассы, набив погреба плодами осени, коротали время простым бытом, философскими беседами о жизни, формируя планы на весну и предстоящее лето. Готовил свои планы и Мидга, перестав совсем общаться со сверстниками и былыми друзьями.

Единственный человек, с которым он еще общался, так это старик Багур. Некогда славный витязь, а ныне глубоко замкнутый в себе старец, коротал свой остаток жизни в абсолютном одиночестве в несколько отдаленном от их деревни ските, служившим самой отдаленной охотничьей заимкой для их племени. Старик Багур считался своего рода пограничником западных рубежей племени. В его распоряжении было пару дюжин молодцов, рекрутированных на военную службу из их села. Парни жили в своих родительских домах и являлись в скит Багура каждую седмицу на военные игрища и для получения очередной порции наставлений. Задачей этого небольшого отряда была мгновенная реакция на любое посягательство со стороны соседних племен.

Серьезных стычек с соседями почти не бывало, но частенько требовалось отогнать чужих охотников, если они оказывались на их территории, или пастухов с их бесконечными стадами, когда те, порою сбиваясь с пути, забредали не на свои пастбища. Подобные столкновения обычно носили характер с виду приятельского общения с легким применением провоцирующего острословия, но по факту всегда являлись демонстрацией силы и решимости насмерть, если потребуется, защищать давно сложившиеся в этой местности порядки.

Зимой обычно ничего не происходило и потому старик Багур почти все время коротал время у очага, в котором всегда обильно горело пламя, в размышлениях о былом. Мидга, хоть и не был рекрутирован на военную службу из-за полного отсутствия природного интереса к военному делу, стал все же захаживать к Багуру с расспросами о Асгарде. Обычно замкнутый и суровый старик почему-то был очень добр к Мидге, всегда удовлетворял его любопытство сполна и радовался, когда тот в очередной раз к нему приходил.

Старик рассказал ему однажды, что когда-то во времена его былой славы они с небольшим отрядом витязей преследовали врага, натворившего много бед в их деревне. Оттесняя его уход к Асгарду, они планировали взять мужчину в плен, так как это гора абсолютно непроходимая и деваться лиходею было некуда. Тогда преступнику удалось все же от них уйти. Бродя долго по округе, в попытках обнаружить хоть какой-то след беглеца, их отряд набрел на расщелину в скале, полностью заросшую всякой растительностью.

Смеркалось и потому Багур отправил свой отряд назад в деревню, а сам решил заночевать здесь, в надежде ночью понять, куда же мог уйти беглец, да и расщелина эта его сильно заинтересовала. Решил, что утром прорубит путь в расщелину и расчистит ее от буйной растительности. Очень уж хотелось посмотреть, что находиться в недрах этой расщелины. На утро Багур в той расщелине обнаружил тайную тропинку, ведущую на ближайшую, довольно ровную долину, расположенную на широком выступе горы, метрах в 500 выше уровня деревни. С того места обозревалась не только вся их деревня, но и часть деревень соседствующих племен. Багур рассказал Мидгардтхе, что он часто приходил туда, отслеживая подозрительные передвижения соседских племен, и это не раз помогало вовремя предотвратить серьезные провокации и столкновения.

Мидгардтха, услышав эту историю, стал расспрашивать Багура о том, можно ли еще выше подняться с той долины по склону Асгарда. Казалось, Багура такой вопрос несколько озадачил – он сообщил Мидге, что никогда не искал пути выше, так как этот уровень высоты вполне удовлетворял все его профессиональные задачи, обеспечивая стабильное стратегическое преимущество в задаче обеспечивания уважения к границам его племени. Мидгардтха стал умолять Багура показать ему ту расщелину в горе. Старик согласился не сразу и только на условиях, в которых Мидга дал клятву не показывать этот проход никому, кроме того, кто станет следующим хранителем западных рубежей. Ему же следует не только показать проход, но и детально растолковать все его стратегические преимущества для своего племени. Ранней весной, когда сойдут снега и хорошенько просохнет земля, Багур пообещал показать ему этот проход.

Они выдвинулись в запланированное путешествие точно в запланированный срок. Расщелина в горе оказалась на самой границе их племени. Подойдя вплотную к нему, Мидгардтха почувствовал, как из него повеяло сыростью и каким-то незнакомым запахом. Запах не был непринятым, но сильно непохожим на все ему привычные. Очень высокое и узкое ущелье, при входе полностью поросшее какими-то лианами и кустарниками, было совсем незаметно, если только не подойти к нему вплотную. Но для этого потребовалось пол часа пробираться сквозь заросли колючего кустарника, а потом еще столько же по болоту. По дну ущелья протекал ручей и потому первый час Багур с Мидгой двигались по колено в воде. Свет солнца еле-еле пробивался откуда-то сверху и в ущелье стоял полумрак.

Дойдя до самого конца расщелины, они выбрались на небольшой выступ, который был достаточно сухим, чтобы сделать на нем остановку, отдохнуть, перекусить и просушить ноги перед основным подъёмом вверх. Мидга нес небольшую вязанку дров с собой по настоянию Багура, из которых они и развели костерок. Поев, и разместив промокшую насквозь одежду у костра, Богур приказал Мидге отдыхать, или даже вздремнуть с пол часика, если получиться. Тот, устроившись поудобнее на замшелой плите, ушел в свои грёзы, мечтая о том, как он поднимется на самый верх величественной горы Асгарду. Сказки о ней читала ему еще бабушка в детстве и множество преданий их предков о ней гласили. А теперь он сам в ее недрах, полон решимости подняться на самый верх. Он и не собирался по истечении 5 дней их путешествия возвращаться назад.

Багур занялся приготовлением обряда, в котором воздавал почести духам горы, кидал в тлеющие угли пучки каких-то трав, бурча себе под нос гимны и заклинания, выражая пространству свои намерения с просьбами о их покровительстве. Хлопнув себя звонко по бёдрам, он громко скомандовал подъем и медленно побрел вверх по еле заметному выступу в расщелине, которая образовывала вполне широкую тропу. Мидга наспех собрал всю свою поклажу и стал догонять старика. Подъем по отвесной тропе хоть и был тяжелым, но вполне безопасным, так как они все бремя поднимались по довольно широким выступам. По мере продвижения вверх, света становилась все больше. В некоторых местах стала появляться скупая растительность, потом небольшие заросли кустарника, пока не показалась местность, на которой появились первые деревья. За время всего продвижения по ущелью Багур не проронил ни слова, за исключением коротких фраз, которые являлись командами. Тропа, по которой они поднимались, становилась все менее крутой, пока и вовсе не стала почти ровной.

Продвигаясь по ней, они вышли в лес, преимущественно хвойный, в котором обильно пахло распаренной хвоей. Багур скомандовал привал. Он сухо сообщил, что отдыхать будут час и предложил Мидге чего-то перекусить, а по возможности, и вздремнуть, так как идти еще долго. Сам же удалился в лес. Весь остаток дня они двигались по лесу молча. Мидга попытался завести беседу, но Багур бесстрастным жестом пресёк его попытку, давая понять, что разговоров не будет. Солнце давно ушло за горизонт, наступали сумерки, когда они вышли из леса и стали идти уже по широкой долине, пестреющей красками весны. Сумерки быстро сгущались, когда они подошли к одиноко стоящему огромному дубу. Вот здесь и переночуем, наконец прерывая тишину, сказал Багур и впервые сегодня улыбнулся Мидге.

— За нами огромная долина и она вполне безопасна, но впереди, в метрах ста, обрыв, туда не ходи, сказал Багур, и приказал готовить лагерь к ночлегу.

Засыпая, Мидга долго смотрел на звезды. Такого их количества он прежде не видел никогда. Казалось, звездное небо было не только в верху, как обычно, но и впереди, как будто, поднявшись в гору, он вышел в открытый космос. Купол небосклона был не только шире обычного, но и необычайно глубоким. Проснувшись еще до восхода солнца, он восхитился картине, представшей пред ним. Впереди, до самого горизонта раскрывалась долина, в которой явно проглядывались изгибы далеких рек, бесконечные равнины со стадами животных, леса, болота, озера и горные вершины вдалеке. Его деревню всю целиком он мог прикрыть от своего взгляда одной ладонью руки. Отсюда он видел множество соседских деревень своего племени и множество деревень соседских племен.

Надо же, подумал Мидга, живя внутри деревни, мир предстает совсем не таким. В нем я вижу первичную архитектуру своих и соседских домов, деревья колодцы, людей, вечно суетящихся, повсеместный шум от людей, животных и пр. Жизнь в деревне Асов проста и понятна: пришел друг – накрывай на стол; появился враг – труби сигнал «к бою». Отсюда же все как-то выглядело иначе. Бескрайний купол неба над головой, деревни, разбросанные по долине, нет никакой привычной суета и шума, а лишь пенье птиц и мысли о том, откуда наш народ прибыл сюда, когда и почему именно здесь расположился. Какая же все-таки красивая наша земля! Все это заставляло глубже взглянуть на себя и на смысл своего существования.

Смысл этот явно есть, Мидга его чувствовал всем своим существом, но понять никак не мог, даже сейчас, будучи в полном изумлении от увиденной картины, которая оставляла неизгладимые впечатления в его душе. Картина эта ножом по душе царапала какие то древние руны, смыслы которых он пока понять был не в силах. Мидгардтха созерцал долину несколько часов, почувствовав себя настолько большим, что всю ее как бы обнял собою, растворяя ее сюжеты в себе. Его взор стал устремляться в даль, за горизонт. Он знал, что там, где, то есть море и ему очень захотелось его увидеть, почувствовать себя еще большим, способным увидеть все, весь мир, в котором он когда-то родился. Парень побежал искать Багура. Старик в долине собирал какие-то травы. Мидга поприветствовал его, широко улыбаясь. Багур тоже просиял открытой улыбкой. Мидга спросил отвлеченно:

— Что за травы ты собираешь, Багур? Старик ответил, что собирает цветы сон травы, их отвар способен объединять сон и явь воедино. Мидга пошутил, что ему они не нужны, так как у него этим утром и так все его сны встретились в яви. Они оба рассмеялись и Мидга сообщил Старику, что сейчас же намерен идти дальше в гору вверх и дойти до самой ее вершины. Поблагодарив Багура за то, что тот показал ему путь, он уверил его, что выполнит свою клятву. Багур сказал, что сам намерен провести несколько дней в долине, изучая изменения, произошедшие за зиму на границах племени, и что, если тот решит вернуться, Багур 5 дней его здесь подождет, потом вернется.

— В любом случае, у тебя есть мои благословения, ступай с богом, я буду молиться за тебя. Они обнялись и на том их пути и разошлись.

Следующие три дня Мидга поднимался по горе вверх. Склон горы, хоть и был поросший всякой растительностью, оказался вполне проходимый. Плохо только, что совершенно не попадались более-менее широкие уступы, на которых можно было бы как-то расположиться. Приходилось ночевать в каких-то небольших пещерках или устроившись за огромными валунами, которые когда-то сорвались с вершины и застряли на ее склонах. Вид с горы был практически необозрим, так как всюду были деревья и кустарники.

На четвертый день подъёма лес стал казаться меньшим в размерах и гораздо реже, а вскоре вовсе закончился, уступая место каменистой местности с редкой растительностью. Стоял стойкий густой туман. Еще спустя день он выбрался на плоское плато метров в пятьдесят шириной. На нем не было луговых трав, как на последней стоянке в долине. Скорее оно было покрыто мхами, лишайниками и отдельно цветущими травами, которые казались декоративно засушенными. Туман позволял в полной мере разглядеть поляну, небольшую область склона и ничего более. Мидга решил отдохнуть здесь денек другой перед следующим рывком восхождения. Туман создавал ощущения защиты и уюта. Казалось, он не где-то высоко на горе, а на заднем дворе своих дедушки с бабушкой, где в детстве подолгу был предоставлен самому себе, увлеченный своими детскими играми. Нет ничего, ни вверху, ни внизу, а есть только небольшой, защищенный изгородью тумана двор воображаемого дома его родных. Там он часто, наигравшись, засыпал прямо на теплой земле. Сам дом дедушки с бабушкой он не сильно любил, это была обитель взрослых, его же вселенной был задний дворик, на котором он знал каждую лягушку лично, заглянул в каждую дырочку, каждый закуток. Так и сейчас, забыв напрочь где находится, безмятежно, как в детстве, засыпал на голой земле, воображая себя ребенком на своей любимой полянке.

Проснувшись утром Мидга обнаружил, что туман так и не отступил. Вчерашняя картина вечера ровным счетом никак не изменилась с наступившим утром. Небольшая поляна, уютно защищённая туманом со всех сторон. Ни верха, ни низа не видно. Картина растительности при абсолютной безветренности, казалось декоративной, какой-то нереальной. И еще что-то сильно изменилось. Мидга сразу не понял, почему так странно воспринимается это пространство. Да, точно! Полное отсутствие каких-либо звуков. Мир вокруг воспринимался каким-то нереальным, как сон из детства. Застывшая картина мира с теряющимися силуэтами образов в тумане, в беззвучном пространстве.

Так прошел и следующий день. За ним еще один. Мидга не хотел ползти по горе дальше вверх в тумане, вполне осознавая опасность таких действий, и потому ждал. Казалось, время остановилось. В его пространстве становилось светлее и темнее, в зависимости от времени суток, но больше ничего не менялось. На третий день он всерьез стал подумывать о спуске вниз и о том, что следует прекратить это восхождение. Но у этой идеи оказались очень слабые позиции: во-первых, спуск вниз в тумане не менее опасен, чем подъем, а во-вторых, зачем же он проделал весь этот путь и ему удача предоставила Багура. Ведь я по-прежнему не понимаю кто я, и каково мое место в этом мире, негодовал Мидга. Ладно, подумал парень, хватит сомнений, они в этой ситуации мне не советчики, просто наберусь терпения и буду ждать, пока туман рассеется.

Так прошло еще двое суток, когда к вечеру поднялся ветер, переросший в порывистый, штормовой. Туман вокруг его полянки стал как живой, то сильно сгущался, то расширялся, и казалось он весь как-то зашевелился. Ветер успокоился с наступлением ночи. И вдруг, Мидга за многие дни ожидания увидел звезду, потом вторую и третью. Потом расступились целые области с созвездиями и наконец небо полностью распахнулось.

Нет, он не увидел космическое небо, точнее будет сказать, что космос был повсюду. Бесконечные созвездия немыслимой глубины были не только сверху, как обычно, но и впереди него. Звезды как буд то были даже ниже его. Они окружали его со всех сторон. До некоторых казалось рукой можно достать, другие же находились в большем удалении, третьи в немыслимой глубине космоса, но все они виделись одинаково ясно и четко. Сознание потекло потоком по вселенной, простираясь в бездну космоса и окутывая собою бесконечность, пока полностью с ней не слилось в едином безмолвном существовании. Так и просидел Мидгардтха, почти не дыша, до самого рассвета.

Космическое представление заканчивалось, дальние созвездия таяли в подступающем свете нарождающегося дня. Занавес этой космической премьеры приподнимался и за ней стали проглядываться силуэты не менее величественной, земной картины бытия. Мидгардтха на стыке этих двух величественных природных мистерий, переполненный впечатлением, незаметно для себя провалился в грезы, сотканные не из образов, а из созерцания каких-то бесконечно тянущихся живых нитей. Каждая из которых простиралась в бесконечности и светилась своим собственным светом, неповторимым и непохожим ни на что, причем число нитей этих тоже равнялось бесконечности. Каждая из них каким-то немыслимым образом, не пересекали друг друга. Все эти нити обладали осознанием, созерцая их Мидгардтха как бы с ними общался.

Вырвали его из грез первые лучи восходящего солнца, появившегося из-за гор откуда-то сзади и слево. Он стал настраивать свое зрение на восприятие картины, которая предстала пред ним.

Бескрайние просторы казались не реальными, а нарисованными на бумаге, и от того бездвижными, застывшим мгновением. Бесконечные облака, разлетающиеся во все стороны, воспринимались не как обычно снизу, их он видел, как бы сбоку, совсем чуть-чуть выше его, практически на одном уровне. Бесконечная долина казалась вовсе застывшей и беззвучной картиной.

Здесь не было не только привычной человеческой суеты быта, казалось нет совсем никакой жизни, в привычном ее понимании. Тут жили только стихии ветров, туманов и небес, живет только величие этого мира, подумал Мидга, и поднялся во весь рост, ощущая и прорастая этим величием в себе. Вся сила мира ночного неба и дневной картины мира ощущалась тонким, вибрирующим, стальным стержнем, пронизывающим тело насквозь от макушки головы до пят. Стержень этот ширился, становясь уже стволом, пока взбудораженная энергия в теле и сознании не стала утихать, войдя в привычный резонанс с миром обыденности, ощущаемым привычным сердцебиением, дыханием — привычным ощущением пространства.

Удивительно, но потрясающая картина пространства утра первого дня, вторым днем воспринималась просто и привычно. На третий день и вовсе казалось обыденной. Мидга понял, что туман, в который он попал, был вовсе не туманом, а облаками, на уровень которых он забрался по склону горы. Все произошедшее, хоть изрядно впечатлило его, но все же на главный свой вопрос он ответа так и не нашел, и от того ранним утром полез дальше на вершину горы, исполненный решимостью на этот раз достигнуть ее вершины.

Поднимаясь все выше и выше над уровнем облаков, Мидга заметил, что совсем исчезла какая-либо растительная жизнь, одни только камни и небеса. Камни, камни – небеса. Небо, небо и опять камни, считалочкой повторял себе Мидга, идя все выше по склону. Какой смысл идти дальше, уговаривал себя Мидга, если я точно знаю, что там Камни и небеса, как и тут?! Не увижу я море с вершины, так как отсюда вообще ничего не видно, лишь туман внизу облаков в плотности воздуха. Весь мой мир теперь одни камни и небеса. И там наверху будет ровно то же. Зачем же мне делать такие усилия для этого подъема, да еще и время терять? Время!? – возражала упертость, и как ты планируешь его применить, не зная своего пути и предназначения? Да, соглашался Мигардтха, не знаю, и потому нечего мне там внизу делать. Да я уже и забыл, что как-то принадлежу своему племени.

Он не вспоминал ни близких, ни родных. Как будто не было у меня их никогда, или умер я, размышлял он. Не знаю зачем идти наверх, но и вниз совсем не тянет. Иду, потому что иду, и все тут. Может в этом весь мой смысл. Подняться на самый верх и там умереть, обнявшись в счастливом экстазе бессмысленности с вечностью и бесконечностью сущего. Посмотрим, думал Мидга, там на верху, все и решу.

На девятый день последнего рывка своего восхождения Мидга наконец выбрался на самую вершину горы, примерно к полудню. Вершина оказалась плоской равниной метров в тридцать шириной. А снизу гора казалась острой. Усевшись на вершине горы, Мидга сказал себе: ну вот, как я и предполагал, ничего здесь нет, камни и небеса. И все же кое-что было – чувство выполненного долга. Оно с каждой минутой как-то крепло в нем и наполняло каким-то неизвестным доселе ощущением, что теперь он сможет все.

Но что это все, когда я в принципе ничего не хочу. Единственное желание, за последние полгода, было забраться на эту гору. Так теперь и его больше нет. Удивительное ощущение, подумал Мидгардтха, все могу, но ничего не хочу и рассмеялся в голос. Мир с этой точки воспринимался совсем необычно. Куда не посмотри, бесконечные облака, только не сверху, как обычно, а далеко внизу. Где то сквозь них прорываются одинокие вершины гор и нет никакого горизонта, а просто мир вдали со всех сторон теряется в полутонах. И тишина, да такая, что как будто нет в мире звуков вообще.

И что теперь, думал Мидгардтха? Наверх пути больше нет и вниз тоже пути нет, по факту. Застрял я, подумал Мидгардтха, между землей и небом. И опять рассмеялся в голос. Наступал вечер – посплю, решил Мидгардтха, утро вечера мудренее. Проснулся он с рассветом, картина вокруг была неописуемо красивая, ничего красивее в жизни и не видел. Эх, так бы и жил здесь всю жизнь, мелькнула мысль, да ведь не выживешь тут, да и какой смысл.

Проникаясь невероятной красотой, Мидгардтха стал танцевать импровизированный танец, пытаясь в нем выразить все свое восхищение удивительной картине окружающего его мироздания, проникаясь в него и становясь с ним единым целым.

Рухнув на землю, он услышал голос в своей голове, тихий, но очень четкий. Точней, он увидел звуки, почувствовал их, услышал одновременно. Голос мягко сказал всего одну фразу: «Закрой глаза и смотри.»

Он увидел сферу, изнутри на которой отражалась все его жизнь в персоналиях и сюжетах. Он увидел свою мать и отца в бесконечных трудах и хлопотах. Своих бабушку и дедушку, веселых, добрых, и несколько задумчивых. Братьев, сестер, полных амбиций, но уже несколько утомлённых от них. Старика Багура, доброго, но почему-то замкнутого в себе. Увидел общество своей деревни, как оно веселиться на праздниках. Соседские племена с непонятными нравами и обычаями. Он сначала рассматривал каждый сюжет в отдельности, а потом увидел их все вместе – увидел, как направление, которое находиться прямо перед ним.

Тот же голос в голове опять мягко сказал: молодец, ты увидел то что находиться прямо перед тобою, теперь опрокинься мысленно назад и увидь теперь то, что находиться сверху. Мидгардтха мысленно опрокинулся назад так, чтобы все, что было наверху он увидел перед собою. Бесконечная вселенная распахнулась своей глубиной. Созерцание отдельных звездных туманностей перетекало в созерцание отдельных звезд, луны, солнца, далеких и близких звезд и созвездий. Потом внимание ухватило всю картину небес в едином восприятии.

Вижу, мысленно сказал Мидгардтха, вижу то, что наверху. Тогда, ответил ему голос, опрокинься назад еще раз, что бы ты мог увидеть, то что сзади. Мидгардтха вновь мысленно опрокинулся назад и увидел глаза своих родителей, как в самом раннем детстве. Только они были вверх ногами, он мысленно перевернулся, чтобы картинка привычно перевернулась и стал смотреть на все, что находится сзади него. Он ярко увидел своих бабушек и дедушек, стоявших за спинами его родителей двумя колоннами, разбегаясь в стороны. С одной стороны, он видел всех родственников по линии отца, с другой матери. Он увидел всех, кого знал лично, и тех, о ком знал из рассказов дедов и преданий далеких предков. Картина его восприятия была простой и понятной. Он видел, откуда в нем взялось качество, влекущее его к славе и подвигам, а откуда в нем живет природная скромность и многое другое.

Голос в его голове мягко опять произнес: откинься назад еще раз и увидь, что находится внизу. Мидгардтха так и сделал. Опрокинувшись еще в четверть оборота внутри сферы своего воображения, он впереди себя увидел Землю. Сначала ему представилось ее огненное ядро, потом основная толща минерального тела земли, в недрах которой проглядывались немыслимые богатства самоцветных камней всех мыслимых и немыслимых форм, цветов и оттенков. После увиделось волшебство почвенной жизни, потом растительной, со всеми диковинными их формами кипарисов, пальм, лиан цветущих и плодоносящих, потрясающими по вкусу, фруктами. Затем представились разлетающиеся стаи разноцветных попугаев, стада жирафов, бегущих по саване. В итоге вся земля, от недр до парящих облаков, предстала в едином восприятии.

Голос, звучащий в голове сказал, а теперь будь внимательным, сейчас ты еще раз опрокинешься назад и опять увидишь то, что находится впереди. Но сделать это надо так, чтобы весь шар твоего воображения, который ты созерцал со всех сторон изнутри, остался снаружи, у тебя за спиной. Ты понял задачу, спросил тот голос? Да, ответил Мидгардтха, и опять опрокинулся еще на одну четверть, глядя вновь вперед, но мысленно вывернувшись из плена своего воображения.

Ух ты, восхитился Мидгардтха, я опять вижу все то, что впереди, только почему-то как-то иначе. Прежде на все смотрел, как рыбка из аквариума, теперь же все вижу, как будто босыми глазами. Все те же сюжеты моей жизни, но совсем иначе воспринимаются. Я понял, произнес мысленно Мидгардтха, теперь я вижу не формы, а смыслы, в них содержащиеся. Весь мир воспринимается не в формах, а в системе смыслов, в них вложенных. Я четко вижу, где добро, а где его отсутствие, независимо в каких формах оно предстает, вне зависимости от того, оно на стороне нашего племени, или соседского. Все видится четко, без фантазий и у всего есть свое четкое место в смыслах происходящего.

Вот, к примеру, смысл отцовства — с любовью и заботой встретить в этой жизни своих детей, которые пока гуляют где-то по звездным тропкам. Сыновий смысл — провести достойно своих родителей в светлую бесконечность. Есть смысл четкий в роли мужа, деда, прадеда. И так во всем, задачи простые и понятные, имеющие точный смысл и меру необходимых действий для их выполнения. В смыслах нет понятия больше или меньше, но есть понятия достаточно для выполнения своего долга или недостаточно.

Картинка всего, что я теперь вижу, точно такая же как и прежняя, в том смысле, что составлена из тех же составляющих: родители, дети, общество, мир – только представлена теперь мне в системе четких смыслов, и я не думаю о них – я их вижу. Как смыслы отдельных ее частей, так и общее смысловое значение всего происходящего. Все смыслы просты и понятны, вопрос лишь в их четком исполнении.

Для реализации каждого смысла точно нужно знание того, как это сделать. Энергия, с помощью которой произойдет действие, и время, наполненное дисциплиной соответствующей цели достижения. Получается, все просто в жизни, мне необходимо приобретать знания, соответствующие потребностям моих целей, энергию, которой, в принципе, в достатке, если не разбазаривать ее на непотребные действия и воплощать задуманное трудом и дисциплиной.

Следуя своему естественному долгу, используя всего три инструмента: знания, энергию и дисциплину, я смогу творить свой мир – целый мир! Я буду мир творить! – возликовал Мидгардтха.

Я перестану с ним спорить, я его возьму и сотворю таким, каким хочу его видеть. И главное, в нем я сотворю себя – мира-творца! Вот оно, мое место в мире, мой путь и моя судьба.

Я думал нет ее вовсе, или я ее никогда не найду. А все оказывается просто – мы творим этот мир. И все, что я вижу в нашем племени – это его таким кто-то сотворил, и если я считаю, что он должен быть лучше – в чем же проблема?! – сотвори его лучшим!

Для этого создай зону своей личной свободы и могущества путем расширения зоны своей личной ответственности и заботы.

Я все понял и смысл своей жизни, и свое место в мире — спасибо тебе! Но, кто ты? – обратился он к голосу звучавшему в своей голове? Я разум – твой Разум.

Мидгардтха открыл глаза – вокруг опять глубокая ночь. Стрекочут сверчки, откуда-то доносятся кваканье лягушек, крики ночных птиц и запахи … Такое количество разных запахов! Озерная сырость смешалась с запахами каких-то забродивших фруктов сменялись запахами свежескошенного сена. Издалека еле доносились звуки девичьего звонкого хохота и лая собак. Что это?! Он привстал и стал осматриваться, сильно болел затылок. Мидга прикоснулся рукою к затылку, что-то вязкое обволакивало его ладонь. Поднеся ее к лицу, неприятно пахнуло смежим мясом. Кровь, осознал наконец он. Я ударился, но когда. Сознание наконец начало возвращаться. Он поссорился с отцом, побежал на Асгард, сорвался со скалы и ударился головой. Выходит, мне все привиделось, наконец осознал Мидга. Ну что же, рассудил Мидга – так даже лучше, зато не придётся пару недель, зато с горы спускаться.

Как же я по всем соскучился! – Рассмеялся в голос Мидга. А завтра еще праздник в деревне. А я рубаху свою не выгладил, да вот теперь и с раной своей надо разобраться.

Улыбаясь Мидга побрел к дому …

Продолжение следует…

Автор: Валерий Катрук